Данная статья посвящена взглядам писателя Танидзаки Дзюнъитиро на японскую эстетику через образы идеальных женщин в знаковом для литератора произведении «О вкусах не спорят» (蓼食ふ蟲, Тадэ ку: муси, 1929). Роман выходил сериями на протяжении двенадцати месяцев в газетах « Токё: нитинити симбун » (東京日日新聞) и « Оосака майнити симбун » (大阪毎日新聞) с 1928 по 1929 г. Это произведение является рубежным, ибо маркирует переход от раннего творчества писателя, когда он восхищался западной культурой, идеалом для которого была «новая японка», следовавшая веяниям западной моды, к позднему, когда национальная самоидентификация писателя вышла на передний план. Осознав, что тот родной уникальный мир, в котором он прожил всю жизнь, может исчезнуть, Танидзаки Дзюнъитиро влился в дискурс того времени со своими представлениями о прекрасном. Он использовал литературу как инструмент для их распространения, формирования национальных идей. Однако вопрос национального для писателя был сугубо эстетическим. В романе «О вкусах не спорят» нашла отражение как личная драма писателя - сложные отношения с первой женой Тиёко, так и первая попытка продемонстрировать потерю интереса к западной эстетике через потерю главным героем интереса к собственной жене - приверженке западных взглядов на жизнь. В 1931 г. в своём эссе «Любовь и сладострастие» (恋愛及び色情, Рэнъай оёби сикидзё ), в котором писатель призвал японцев пересмотреть свои взгляды на традиционное миросозерцание, он недвусмысленно заявил, что описывал в романе «О вкусах не спорят» собственные представления, свой новый женский идеал - «женщину-куклу», прообразом которой является идеальная красавица прошлого. Роман вписывается в общую тенденцию конца 20-х годов XX века, когда во всей японской культуре наблюдался «возврат к истокам». Это также объясняется усталостью от комплекса неполноценности, который Япония испытывала по отношению к Западу в течение длительного времени.

Работа посвящена проблемам изученности и представления в современной исторической литературе японской военной интервенции на Дальнем Востоке и Сибири во время Гражданской войны в России. В статье рассматривается взаимосвязь развития историографии русско-японских отношений с общественными представлениями и целенаправленной пропагандой элит и властей. В силу особенностей геополитического положения России все проблемы международных отношений на Дальнем Востоке рассматривались через проблему территориальной целостности страны. В годы Гражданской войны большевики успешно использовали антияпонские фобии для борьбы с политическими противниками. Сформированные в условиях Гражданской войны и последующих событий советско-японского противостояния политико-пропагандистские установки в 1930-е годы были перенесены в работы по истории японской военной интервенции. На протяжении советского периода историки не столько изучали события и проблемы, сколько занимались интерпретацией официальных заявлений и позиций партийного и советского руководства. Данная тенденция в основном сохранилась и в постсоветской исторической науке. В статье подробно рассмотрены работы российских историков и японоведов за последние три года, отмечен ряд интересных исследований, например японоведа К.О. Саркисова, историков А.Г. Теплякова, Ф.А. Попова и др. В целом же, в силу отсутствия общественного запроса и труднодоступности документов, российские историки не берутся за эту тему, даже при наличии такого повода, как столетний юбилей событий. Степень изученности истории японской военной интервенции в России остаётся на уровне, достигнутом ещё в 1930-х годах. Такая ситуация является отражением как проблем российской исторической науки, так и сложившейся ситуации в российско-японских отношениях.

Сокращение численности населения, в том числе и его трудоспособной части - одна из наиболее острых проблем для Японии. Большинство стран решает проблему нехватки рабочих рук при помощи активного привлечения в страну трудовых мигрантов. Однако Япония - одна из наиболее моноэтнических стран мира - отличается жёсткостью своего миграционного законодательства. Сальдо миграции в 2018 г. составило немногим более 160 тыс. человек, притом, что для стабилизации численности населения приток людей в страну должен составлять около 500 тыс. ежегодно. Подобная ситуация в значительной степени связана с ограниченной миграционной привлекательностью Японии, где мигранты до сих пор нередко сталкиваются с нарушениями своих прав, трудностями при аренде жилья, трудоустройстве и в повседневной жизни в связи с наличием языкового барьера, сложностью административных процедур и социокультурными особенностями японского общества. Учитывая демографические тенденции, использование трудовой миграции для восполнения недостатка рабочих рук в Японии кажется не только разумным, но и безальтернативным вариантом. Именно поэтому миграционная политика Японии стала одним из принципиально важных с точки зрения благополучия Страны восходящего солнца вопросов в период премьерства Абэ Синдзо, который принял решение о постепенном переходе к либерализации миграционного законодательства. С 2012 г. нововведения, инициативы и цели кабинета Абэ в области иммиграционного контроля, по сути, затронули все категории мигрантов - и высококвалифицированных специалистов, и студентов, и низкоквалифицированных рабочих, и работников средней квалификации, и нелегальных иммигрантов. В статье рассмотрено, какие именно меры принимаются в целях привлечения иностранцев и каким образом либерализация миграционного законодательства соотносится со стратегией роста Японии - Абэномикой.

Ароматическая культура на Японском архипелаге насчитывает почти полтора тысячелетия своего развития с момента появления бруска агарового дерева в 595 г. у побережья о. Авадзи. За сравнительно короткий отрезок времени ароматическая древесина превратилась из экзотического феномена материковой культуры в одну из важнейших статей торгово-экономических связей Японии со странами Восточной Азии. Значение товаров карамоно («вещи из Китая»), к которым среди прочего относились благовония и инструментарий для их воскурения, трудно переоценить: это были не просто «предметы роскоши», доступные привилегированным социальным слоям, но полноценные проводники влияния континентальной культуры. Ароматическую древесину использовали в медицине, религиозных практиках и в быту. Со временем под влиянием буддизма и принципов аристократической и самурайской идеологии использование благовоний превратилось не только в традиционное искусство, но и в символ национальной культуры Японии. В рамках данной статьи на материале анализа японских письменных и художественных источников, а также полевых исследований были рассмотрены классификации пород ароматической древесины агарового дерева (аквилярии), которые играли большую роль в культуре Японии в Средние века и Новое время. Эти классификации до сих пор используются при оценивании качества древесины и изделий из неё. Средневековые японские мастера изобрели способы кодировки ароматов душистой древесины через характеристики, связанные со вкусами и местами произрастания ароматических деревьев, а также с образно-символическим и метафорическим значением каждого названия.

Настоящая статья посвящена феномену модан гару , который просуществовал в Японии около десяти лет, с 1920 по 1930 год. В это время многие интеллектуалы, писатели и критики размышляли над данным феноменом, поскольку он был совершенно беспрецедентным и непонятным явлением в японском обществе. Между Первой и Второй мировыми войнами в Японии в связи с технологическим прогрессом, индустриальным развитием и ускоренным процессом урбанизации был переосмыслен и переопределён уклад повседневной жизни. Урбанизация в Японии в конце 1910-х - 1920-х годов происходила вместе с европеизацией. После Первой мировой войны новая волна увлечения Западом хлынула на Японию. Социальные изменения этого времени послужили причиной динамизации образа японской женщины. Так на сцену вышли раскрепощённые, уверенные в себе, обладающие сильным характером, энергичные женщины. В масс-медиа женщины стали появляться в образах официанток кафе, танцовщиц и продавщиц. Они, став иконами современного города, прогуливались по торговым рядам, вели беседы в кафе, ходили в кино, занимались различными видами спорта, ездили в автобусах и трамваях. Современный стиль жизни 1920-х - 1930-х годов диктовал новые изменения во внешности молодых девушек: менялись их одежда и причёски. Модан гару , которых часто сравнивают с американскими флэпперами, носили яркие европейские наряды, туфли на каблуках, короткие стрижки и различные аксессуары. Японское общество, пытавшееся сохранить концепцию рёсай кэмбо (良妻賢母, «хорошая жена и мудрая мать»), не желало видеть независимых и свободных от семейных обязательств молодых девушек, которые своё свободное время проводили в кино, кафе и на танцплощадках. Модан гару никогда не выступали за женские права, не относились к числу суфражисток. Но, несмотря на это, они не желали оставаться под мужским контролем. Модан гару освободили себя от вековых условностей и традиций, добились финансовой независимости и больше ни в чём не уступали мужчинам.

Тайвань, бывший в течение полувека японской колонией (1895-1945 гг.), в силу ряда факторов до сих пор остаётся единственным регионом, жители которого, пережив длительное японское правление, не акцентируют внимание на негативных сторонах этого периода. Вопросы исторического прошлого, хотя напрямую не сказываются на развитии традиционно тесных японо-тайваньских отношений, тем не менее играют важную роль в формировании такого феномена как «тайваньская идентичность» и оказываются неразрывно связанными с самыми насущными проблемами внутренней и внешней политики Китайской Республики. Продолжающийся уже более полувека антагонизм между материковой и островной частями Китая, вкупе с текущей международной обстановкой, в свою очередь, также сказываются на оценке тайваньцами своего колониального прошлого, политики Японской империи в первой половине 20-го столетия, а также на восприятии жителями острова современной Японии. В статье рассматриваются подходы руководства КР к вопросам исторического прошлого при президенте Ма Инцзю (2008-2016 гг.) - в период, когда власти выстраивали одинаково хорошие отношения как с Японией, так и с КНР на основе нового понимания «тайваньской идентичности». Прилагая усилия по примирению сторонников и противников независимости КР, президент попытался сформировать в тайваньском обществе более взвешенный подход к пониманию собственной истории - периодам японского и китайского правления на Тайване, а также роли Японии в формировании современной КР. Называя себя «лучшим другом Японии», Ма Инцзю реализовывал курс на дальнейшее укрепление отношений с Токио, но вместе с тем придерживался жёсткой позиции в отношении территориального спора - вопроса принадлежности островов Дяоюйдао (釣魚島) / Сэнкаку (尖閣諸島) (или Дяоюйтай 釣魚臺 как их называют на Тайване), который вновь появился на повестке японо-тайваньских отношений. При этом, характерной особенностью периода правления Ма Инцзю стало то, что актуализация проблем исторического прошлого не мешала развитию японо-тайваньского сотрудничества, а имидж Японии на Тайване в 2008-2016 гг. оставался неизменно положительным.

Статья посвящена изучению народной символики японской традиционной животной игрушки. Отмечается, что народная игрушка является неотъемлемой частью традиционной культуры любого народа, всегда рассматривалась как необходимый этап познания мира. Она выполняла образовательные функции, знакомила с природными материалами и их свойствами, помогала осваивать законы жизни общества и его нравственные установки. Народная игрушка всегда была связана с разными видами хозяйственной деятельности и религиозными верованиями, выполняла обрядовые функции. Значительна роль животной игрушки, которая не только знакомила детей и взрослых с жизнью природы и воспроизводила облик реальных и фантастических зверей и птиц, но и зачастую играла роль «заместителя» божества, наделяясь божественной силой. Последнее в бóльшой степени свойственно японской игрушке, изображающей животных. Именно эти игрушки хорошо сохранили фольклорную символику, однако этот аспект никогда прежде не был предметом специального исследования. Набор животных, которые приняли в Японии форму народной игрушки, достаточно обширен и в основном совпадает с японскими традиционными представлениями о тех животных, которые и сегодня в Японии считаются символами счастья и процветания. При этом наблюдается чётко выраженный синкретизм типологических региональных представлений о тех или иных животных и стремления японской фольклорной традиции показать приоритет национальной специфики в выборе животных и истоках появления народной игрушки. Вероятно, этим можно объяснить большое количество фольклорных текстов, которые пытаются объяснить происхождение японских народных игрушек-животных. Это легенды и предания, которые в силу специфики жанра ориентированы на «достоверность» рассказа. Интересно, что сама игрушка является важным элементом подтверждения достоверности фольклорного рассказа. То есть очевидна взаимосвязь: фольклорный текст объясняет появление игрушки, а игрушка доказывает правдивость фольклорного текста. Оставаясь в большинстве случаев обычной детской игрушкой, керамические и бумажные животные получили также статус детского оберега, с которым можно играть, или просто иметь рядом с ребёнком. Все это придаёт народной животной игрушке современное звучание и делает её частью жизни современных японцев.

В статье проведён анализ коллективной монографии «Япония в эпоху великих трансформаций», подготовленной замечательным коллективом московских исследователей. В работе над монографией приняло участие значительное число авторов, занимающихся исследованием различных сторон жизни традиционной и современной Японии. Результатом стало комплексное обобщающее исследование политики, экономики и социума Японии на протяжении длительного исторического периода с середины XIX в. и до настоящего времени. Книга представляет политико-экономические перемены в обществе, связанные с революцией Мэйдзи и построением тоталитаризма, детально анализируется навязанный стране демократический перелом в условиях оккупации, продемонстрированы современные базовые тенденции в жизни Японии. Авторы книги акцентируют внимание читателя на наиболее знаковых и очевидных периодах преобразований и трансформаций.