В статье анализируется ситуация, складывающаяся на основных направлениях внешней политики Японии в свете повторного прихода Дональда Трампа на пост президента Соединенных Штатов Америки. Возвращение Трампа было встречено японскими политическими и деловыми кругами, а также экспертным сообществом и СМИ с большой тревогой по поводу возможного деструктивного влияния его политического и экономического курса на международную ситуацию как на глобальном, так и региональном индо-тихоокеанском уровне, а также на японо-американские и другие двусторонние отношения.
В японских политологических кругах все активнее обсуждается идея о том, что Япония в условиях неизбежного снижения роли Америки в мире в эпоху Трампа 2.0 должна значительно повысить свою роль на международной арене. Второе пришествие Трампа становится побудительным мотивом для Токио к выстраиванию равноправных отношений в рамках японо-американского военного альянса и одновременно стимулом к обретению Японией большей независимости в обеспечении собственной безопасности.
Очевидно, однако, что США на ближайшие годы останутся главным гарантом японской безопасности, а Япония — форпостом американской военно-политической стратегии в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Японо-американский альянс будет и далее укрепляться с прицелом на противостояние с Китаем, который в настоящий момент, с точки зрения Токио и Вашингтона, представляет собой наибольший вызов для Японии и США в сфере безопасности.
Переформатирование мирового геополитического и геоэкономического ландшафтов, намечающееся под влиянием «трампизма», может в тактическом плане скорректировать действия Японии на международной арене, в том числе в двусторонних отношениях с ее главными партнерами. Однако вряд ли следует ожидать, что оно приведет в обозримом будущем к кардинальному пересмотру японской внешней политики, включая реализуемую Японией совместно с США стратегию «Свободного и открытого Индо-Тихоокеанского региона», ориентированную прежде всего на военно-политическое и экономическое сдерживание КНР. Важными инструментами этой стратегии останутся активно создаваемые двумя странами многосторонние миниальянсы, такие как Quad, треугольник Япония—США—Южная Корея и др.

Морская торговля является ключевым компонентом экономик Китая и Японии, двух ведущих держав Восточной Азии. В условиях глобализации и увеличения международных торговых потоков порты этих стран играют центральную роль в обеспечении эффективной логистики и транспортировки товаров и являются барометром внешней торговли. Важность морской торговли для обеих стран обусловлена их географическим положением, развитием портовой инфраструктуры и растущими потребностями в международных поставках. Китайско-японские торговые отношения и взаимодействие в портовой и смежных сферах представляют собой сложный и многогранный процесс, а также являются важным аспектом экономического и геополитического взаимодействия в Азиатско-Тихоокеанском регионе. С одной стороны, страны стремятся к совместным проектам и технологическим инновациям для повышения эффективности портов и логистики. С другой стороны, геополитические факторы и конкуренция за влияние создают напряженность в их отношениях. Несмотря на исторические и политические разногласия Японии и Китая, осложняющиеся напряженным американо-китайским противостоянием, потенциал для улучшения торговых связей, совместной работы в области развития морской инфраструктуры, логистики и портового хозяйства еще не потерян и не исчерпан.
Основываясь на историческом контексте, автор статьи анализирует текущее состояние и потенциальные направления развития двустороннего сотрудничества между Китаем и Японией в сферах взаимной торговли и модернизации морских портовых инфраструктур как инструмента этого сотрудничества. Исследование включает периодизацию взаимоотношений обеих стран в области морского транспорта и внешней торговли. Особое внимание уделено анализу морских профилей КНР и Японии, выявлению ключевых факторов экономической и геополитической конкуренции между двумя государствами с учетом особенностей экономики, географии и стратегий развития портового хозяйства двух государств. Оцениваются актуальные показатели двусторонней торговли, исследуются региональные и глобальные экономические и стратегические аспекты конкуренции стран в области портовой инфраструктуры, а также проводится оценка текущих политических рисков и возможностей, обусловленных сложной геополитической ситуацией в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

С давних пор японцам свойственно стремление жить в гармонии с природой, и неудивительно, что столица Японии, город Токио, считается первым экологичным городом в мире. Неслучайно в начале ХХ в. здесь была реализована и концепция Эбенизера Говарда «Город-сад». В частности, по инициативе Сибусава Эйити, «отца японского капитализма», в имеющем выгодное экономико-географическое положение токийском районе Дэн-эн-тёфу был создан спальный пригород, до сих пор сохраняющий определенный флер эксклюзивности. В 1980-е гг., столкнувшись с пагубными экологическими последствиями быстрого экономического роста на базе преобладающего развития материало-и энергоемких отраслей, обладающих и наиболее высоким загрязняющим эффектом, Япония приступила к экологизации крупных индустриальных центров. И именно в таких городах в первую очередь началась реализация проекта «Экотаун». К исследованию разных аспектов этого проекта, а также отдельных экотаунов обращались как японские, так и зарубежные ученые, в том числе и отечественные. На современном этапе стремление к достижению устойчивого развития на базе управления окружающей средой приобрело особое значение во всем мире. Цель данной статьи — проанализировать развитие в Японии идей зеленого урбанизма, заложенных в проекте «Экотаун», и выявить, какое отражение эволюция экотаунов находит в инновационных городских проектах страны. Анализируя основные идеи зеленого урбанизма, автор показывает воплощение концепции экотауна в принятых в последние десятилетия общенациональных программах развития низкоуглеродных технологий, адаптированных к применению на местном уровне, в создании разного рода новых городов, непременно включающих «зеленый» аспект. Примеры реализуемых проектов городов представлены по данным этих программ и материалам официальных сайтов отдельных городов. Японское общество очень быстро стареет — уже почти 30 % населения составляют лица старше 65 лет, что привело к возникновению сложных социальных проблем, связанных и с социальным обеспечением, и с мобильностью, и, кроме того, к утрате традиционной ценности местных сообществ. В связи с этим в стране появляются все новые инновационные идеи и программы, направленные на оживление местных сообществ и возрождение регионов. По своей сути создаваемые города — это эволюция концепции экотауна и продвижение к низкоуглеродному развитию всей страны при обеспечении высокого качества жизни всем слоям населения.

Реформы периода оккупации Японии значительно изменили систему образования в стране. При этом основные принципы и идейный фундамент новой образовательной политики были заложены в 1946—1947 гг., когда были разработаны и обнародованы Основной закон об образовании, Закон о школьном образовании и поправки в Конституцию Японии. В то же время актуальными являются споры о том, были ли эти реформы в основном навязаны американским Штабом оккупационных войск (ШОВ), или же японские политики, ученые и педагоги имели достаточно возможностей для продвижения своих инициатив. Настоящая статья посвящена оценке роли японских политических акторов, участвовавших в реформах образования в 1946—1947 гг.
В ходе работы было установлено, что ШОВ, обладавший огромными возможностями и полномочиями влиять на ход реформ, в сфере образования применял имевшуюся власть на практике по большей части только по наиболее важным для оккупационной администрации вопросам. ШОВ влиял на выборы, позволив леволиберальным политическим деятелям прийти к власти; строго следил за предотвращением распространения националистических и милитаристских идей через систему образования. Однако по другим вопросам японские политические акторы были более свободны в действиях. Создание Основного закона об образовании и Закона о школьном образовании, которые стали фундаментом новой системы образования, было результатом дебатов и компромиссов между различными японскими политиками и педагогами. Анализ, представленный в этой статье, приводит к выводу, что японские деятели сыграли огромную роль в формировании новой системы образования. Хотя большинство результатов реформ можно назвать победой либеральных акторов, консерваторам также удалось добиться частичных побед, таких как принятие Резолюции о воспитании религиозных чувств. Более того, законы, заложившие основные принципы политики образования, не были избыточно подробными. Эта особенность, оформившаяся также по инициативе японских политических игроков, позволила более гибко выстраивать образовательную политику в будущем.

Настоящая статья посвящена особенностям эволюции памяти о Токийском трибунале в исторических нарративах, отстаиваемых японскими правоконсервативными негосударственными организациями, а также влиянию, которое они оказывали на историческую память в стране. Среди организаций рассматриваются Ассоциация синтоистских храмов, Японская ассоциация семей погибших на войне, Ассоциация памяти о героях войны, Общество создания нового учебника истории, Японская конференция. В качестве теоретической рамки исследования используется подход О. Ю. Малиновой, рассматривающий политику памяти как вариацию символической политики, борьбу различных акторов за доминирование их исторических нарративов в публичном пространстве. Исследование прослеживает эволюцию восприятия Токийского трибунала в рамках трех периодов: 1945—1960 гг., 1960—1985 гг. и 1985 г. — н.в. В первый период правоконсервативные организации избегали прямой критики Токийского процесса, одновременно выстраивая политику памяти, имплицитно противоречащую основам общественного порядка, установленного трибуналом и оккупационными реформами. Деятельность данных групп, в первую очередь синтоистских объединений и ассоциаций семей ветеранов и погибших на войне, была направлена на достижение определенных «специальных интересов»: восстановление государственного финансирования и повышение собственного общественного статуса.
Во второй период критика трибунала стала носить более откровенный характер. Вследствие необходимости утвердить собственные идеологические и исторические представления среди молодого поколения, а также на фоне роста национальной гордости, связанного с экономическими успехами, правоконсервативные силы консолидировали усилия вокруг продвижения культа эйрэй — погибших героев войны, который был ритуализирован в храме Ясукуни. В этот же период в данном святилище происходит канонизация 14 лиц, признанных Токийским трибуналом военными преступниками класса «А».
Третий период характеризуется открытым выражением ревизионистских суждений, критикой «взгляда на историю с позиции Токийского трибунала». Появляются новые влиятельные правые организации, продвигающие реформирование школьных учебников и образовательных стандартов в «патриотическом духе». В последние десятилетия набрала силу новая тенденция: на фоне заката некогда могущественной Ассоциации семей погибших на войне, связанного со старением ее членов, фокус правоконсервативных организаций постепенно смещается на борьбу за пересмотр антивоенных статей Конституции, а проблематика Токийского трибунала отходит на второй план.

Статья посвящена сравнительному анализу памяти о Нанкинской резне, запечатленной в произведениях китайских и японских художников в послевоенный период. События в Нанкине, произошедшие после захвата города японской армией в декабре 1937 г., когда, по разным оценкам, в результате массовых убийств, жестоких пыток и изнасилований гражданского населения японскими солдатами погибло от 40 тыс. до 400 тыс. человек, до сих пор остаются предметом серьезных противоречий между Китаем и Японией. В то же время для каждой из стран в отдельности, по разным причинам, память о них остается тяжелой исторической травмой: для Китая — из-за обиды на страну-соседа, а для Японии — в силу вызванной поражением в войне потери лица и из-за не прекращающихся обвинений в военных преступлениях. Исследование эволюции восприятия памяти о событиях в Нанкине через призму искусства представляет большой интерес для понимания процесса осмысления этой страницы истории в рассматриваемых странах, может помочь оценить состояние проработки исторической травмы и выявить глубинные причины сохраняющегося конфликта.
Статья разделена на две логических части. Первая посвящена идеологизации проблемы Нанкина в КНР в послевоенный период и анализу появившихся в этих условиях произведений китайских художников. Во второй части изложены результаты поиска художественных произведений, посвященных Нанкинской резне, созданных в послевоенной Японии, и сделаны выводы об отношении к трагедии японского художественного сообщества. В обеих частях автор придерживается комплексного подхода, исследуя социальные и политические условия появления тех или иных произведений, исторический фон и мотивацию авторов. Во второй части особое внимание уделено полемике, связанной с Нанкинской резней, которая, на примере сферы искусства, демонстрирует нам ситуацию в японском обществе в целом.
В заключении сделан вывод о важной примиряющей роли искусства, которое способно углублять взаимопонимание между народами и быть инструментом преодоления исторической травмы. Однако это возможно лишь при наличии научно обоснованного консенсуса по проблеме Нанкина и в отсутствие необоснованной политизации памяти об этом эпизоде войны.

В статье рассматривается роман японской писательницы Кудан Риэ «Токийская башня сочувствия», в 2024 г. удостоенный престижной литературной премии имени Акутагава. Присуждение премии вызвало широкую дискуссию в связи с использованием писательницей в работе генеративного искусственного интеллекта, который не только подсказал ей некоторые ходы для произведения, но также буквально стал прототипом для одного из персонажей романа, чат-бота AI-built, и сгенерировал его реплики. В центре сюжета — возведение женщиной-архитектором по имени Макина Сара необычного сооружения — так называемой Башни сочувствия, по сути являющей собой тюрьму нового образца и воплощающей новую социологическую теорию о Homo miserabilis. Термин «преступник» в мире романа признается устаревшим и дискриминирующим, вместо него вводится понятие «человек, достойный сочувствия», а основным источником криминала называется социальная среда. Героиня вдохновляется деконструктивистскими архитектурными проектами Захи Хадид, а именно Национальным стадионом в Токио, объектом, который в реальности так и не был построен. Постепенно судьбы персонажей романа переплетаются вокруг Башни, которая в итоге становится губительной для каждого из них: один погибает от рук Homo miserabilis, другой оказывается навечно заперт в Башне, Макина же, оторванная от общества, не одобрившего появление Башни, погруженная в мир «слов» и собственных внутренних переживаний, лишается своей идентичности. Интересен также выведенный в произведении образ Другого — скандально известного американского журналиста Макса Кляйна, высказываниями которого оказывается возможным продемонстрировать не только порочную природу Башни, но и потерю главной героиней человечности. Роман представляет собой философское высказывание о постепенной утрате естественных и национальных языков; о всеобщей толерантности; о возникновении новой этики; о взаимосвязях между человеком и искусственным интеллектом. Для воплощения этих идей используются характерные для современной японской литературы приемы, в числе которых малособытийное повествование, игра слов, социофобные персонажи.

Сборник «Рассказы с картинками о Трех Сокровищах» Минамото-но Тамэнори («Самбо:э», 984 г.) на разнообразных поучительных примерах показывает, как почитают Будду, его учение и монашескую общину; книга составлена мирянином и обращена к мирянке, готовящейся принять монашество. Повествователь соединяет наставления и цитаты из книг буддийского канона с историческими очерками, по большей части в них речь идет о том, как в Японии появились и закрепились буддийские обряды и обычаи. Материалом служат более ранние поучительные рассказы сэцува, а также государственные летописи кокуси, распоряжения двора кяку, храмовые предания энги, отдельные жизнеописания монахов бэцудэн, наряду с китайским энциклопедическим сочинением о буддизме «Фаюань чжулинь», откуда взято большинство цитат из сутр, собственно сутрами (прежде всего «Лотосовой») и некоторыми другими каноническими текстами. Последовательного изложения исторических сюжетов в «Самбо:э» нет; есть четыре рассказа о выдающихся людях древности и серия преданий о чудесах сутр, а также обзор годового цикла обрядов, куда включены жизнеописания людей, впервые проведших эти обряды в Японии. Начало истории японского буддизма здесь полагает Сё:току-тайси на рубеже VI—VII вв., более ранние события оставлены в стороне. Особенно подробно прослежена деятельность наставников школы Тэндай IX в. — Сайтё: и его ближайших учеников. Для некоторых важнейших обрядов исторических экскурсов не дано — вероятно, потому что основателей они не имели, японская община усвоила их сама, подражая общине материковой. Для изучения истории буддизма книга Тамэнори интересна прежде всего тем, какие именно сведения об усвоении Закона Будды в Японии и становления общины отобраны для обучения знатной особы и занимательного чтения. Статья описывает подход Тамэнори к изложению предыстории и истории обрядов, сопоставляет его трактовку начального этапа японской буддийской традиции с версиями из других собраний рассказов сэцува, дает перевод одного из рассказов об обряде (свиток третий, рассказ 31), разбор его структуры, а также обзор исторических эпизодов «Самбо:э».

Статья посвящена юбилею одного из ведущих российских японоведов. Деятельность Людмилы Михайловны Ермаковой весьма условно можно разделить по географическому принципу на два периода — в России и в Японии, хотя она ни на день не прерывала своих связей ни с Родиной, ни со страной изучения. Удивление и восхищение вызывает огромный массив сделанного Ермаковой за годы — 250 книг, статей и других текстов. Хотелось бы подчеркнуть, что всю свою творческую деятельность она оставалась верна переводам и исследованиям древней японской литературы, верованиям и мифологии. Назовем лишь главные из ее трудов: перевод и комментарии «Кодзики» (2 свиток), «Нихонсёки» (1—16 свитки), «Норито. Сэммё», «Ямато-химэ моногатари» и многие другие. Исследовательские статьи, сопровождающие переводы и не только, составляют значительную и важную часть написанного Людмилой Михайловной. Особое место занимает двухтомник «Когда раскрылись Небо и Земля: Миф, ритуал, поэзия ранней Японии» (М.: Восточная литература. 2020). Хотелось бы пожелать Л.М. Ермаковой крепкого здоровья и активной творческой деятельности еще многие годы.