Статья посвящена анализу современного состояния зелёной энергетики в Японии. Исследование показало, что текущая энергетическая стратегия Японии направлена в первую очередь на ликвидацию дефицита энергоснабжения и во вторую - на «озеленение» сектора. После катастрофы на АЭС «Фукусима-1» Япония признала возобновляемую энергию в качестве средства решения проблемы энергетической безопасности и активизировала государственную политику по стимулированию инвестиций в возобновляемые источники энергии (ВИЭ). Политические стимулы, прежде всего, введение зелёных тарифов и значительный объём инвестиций привели к увеличению доли ВИЭ, особенно солнечной энергии, в структуре производства электроэнергии, и способствовали снижению выбросов СО₂ после 2013 г., а также повышению энергоэффективности экономики. К концу второго десятилетия ХХI в. Япония входила в пятёрку стран, обладающих наибольшими объёмами установленных мощностей возобновляемой энергетики (без учёта гидроэнергии). Однако затраты на установку ВИЭ и стоимость электроэнергии в Японии выше соответствующих показателей других стран. При этом Япония входит в число пяти стран с наибольшим объёмом выбросов СО₂, 90 % которых связаны с энергетикой, и подвергается критике со стороны мирового сообщества за продолжающуюся поддержку использования ископаемого топлива. В 2020 г. Япония объявила об амбициозных планах по достижению углеродной нейтральности к 2050 г. за счёт развития солнечной энергетики и технологий по переработке углекислого газа. Одним из важнейших шагов на пути к низкоуглеродной экономике должно стать развитие водородной энергетики. Однако достижение этой цели потребует существенного пересмотра текущего энергетического плана, в соответствии с которым к 2030 г. более половины энергии в стране будут по-прежнему производить станции, работающие на ископаемом топливе. Несмотря на то, что Япония добилась определённых успехов в продвижении зелёной энергетики, называть тенденцию устойчивой пока преждевременно. В свете низких цен на нефть и экономического спада, вызванного пандемией COVID-19, будущее возобновляемых источников энергии остаётся неопределённым.

В статье, на основе впервые введённых в научный оборот документов Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), исследуется история работы русской финансовой разведки на японском направлении в 1909 г. Получивший широкое распространение накануне Русско-японской войны 1904-1905 гг. тезис о невозможности для Японии вести войну с Россией из-за недостатка средств оказался ошибочным. Это обусловило рост внимания России к состоянию японских финансов уже в послевоенный период. Установлено, что с подписанием в 1907 г. серии русско-японских соглашений интерес к состоянию японских финансов только возрос. Возобновивший работу в стране в 1906 г. военный агент В.К. Самойлов фиксировал планомерную реализацию новых военных программ и проводимые в армии преобразования. В связи с этим, для оценки финансовых возможностей Японии по своевременному завершению этих программ и вступлению в новую войну, в страну был направлен агент министерства финансов в Китае Л.В. фон Гойер. Установлено, что он работал в тесной координации с В.К. Самойловым и имел доступ ко всей полученной им военной информации. В статье рассмотрена методика анализа им японского бюджета и финансовых документов. Сделан вывод о хорошем знании русским финансистом японской экономики, финансовой системы и общества. Высокое качество проведённого им анализа обусловило точность выводов. Констатировано, что два вывода Л.В. фон Гойера имели большое значение для оборонной политики России и подготовки империи к Первой мировой войне. Он доложил министру финансов и будущему премьер министру В.Н. Коковцову, что утверждение о сокращении финансирования военных и военно-морских программ с высокой долей вероятности является ошибочным, однако до их завершения в 1914-1915 гг. Япония в новую войну не вступит. Эти данные позволили русскому военному и внешнеполитическому ведомствам сбалансировать оборонную политику империи на западных и восточных границах.

В статье подводятся итоги религиоведческого и историко-философского исследования «Собрания стародавних повестей» (« Кондзяку моногатари-сю: », 1120-е годы). Этот самый крупный свод поучительных рассказов сэцува даёт энциклопедическую картину буддизма, каким его знали в Японии к началу XII в. История Закона Будды, показанная в серии рассказов, прослеживается на протяжении веков, от самого начала и до недавней поры, охватывает Индию и Китай и продолжается в Японии; одни и те же вопросы, важные для буддийской общины, с разных сторон освещаются во всех трёх частях собрания. С точки зрения повествователя « Кондзяку », следовать за Буддой в непостоянном мире возможно разными путями: монах в общине, монах-отшельник, мирянин-праведник и мирянин-грешник каждый по-своему движутся к освобождению, и для всех них главной оказывается милосердная забота о других. Всевозможные обряды, основанные на почитании священных книг, повторении имён будд и бодхисаттв, поднесении даров общине и др. служат не только для установления связей с высшими силами, но и для укрепления добрых связей между людьми и избавления от дурных связей. Но к тому же самому ведут и многие мирские обыкновения, казалось бы, далекие от буддийского благочестия: двигаться к освобождению можно по пути правителя, царедворца, воина, богача и бедняка. Любые события, от повседневных до чудесных, можно истолковать исходя из учения о воздании и тем самым найти в них поучительный смысл.

В статье рассмотрен процесс восприятия оптических и проекционных технологий Запада в Японии XVIII-XX вв. Эти заимствования обеспечили развитие кинематографа, телевидения, других современных медиа. Кинематограф был завезён в Японию в конце XIX в. и быстро приспособлен к культурным особенностям страны, однако несмотря на существенное влияние традиционного японского театра, литературы и живописи, кино в Японии во многом продолжает ассоциироваться с культурно-эстетическим влиянием Запада. Встрече японцев с киноаппаратом предшествовало их знакомство с телескопом, фотоаппаратом, микроскопом, камерой-обскурой, волшебным фонарём, другими западными изобретениями. Распространение этих приборов способствовало установлению в Японии ассоциативной связи между странами Запада и процессами механизации оптики, усовершенствованием методов видения, что в свою очередь повлияло на специфику восприятия кинематографа. Волшебный фонарь ( laterna magica ), получивший широкое распространение в Европе XVIII-XIX вв. и положивший основу для развития большинства современных проекционных аппаратов, был завезён в Японию дважды: во второй половине XVIII в. (через Нагасаки) и после реставрации Мэйдзи (1868), когда был принят курс на форсированную вестернизацию страны. Волшебный фонарь эпохи Эдо, получивший название уцуси-э , воспринимался исключительно как массовое зрелище, элемент низовой, городской культуры развлечения, в то время как мэйдзийский волшебный фонарь гэнто: активно использовался властями в образовательных и пропагандистских целях. Кинематограф в Японии унаследовал обе традиции волшебного фонаря, а также их терминологию. Иероглиф ся ( уцусу ), используемый для обозначений эдоского волшебного фонаря уцуси-э , мы находим в термине «движущиеся картинки» ( кацудо: сясин ), используемом в Японии 1900-х - 1910-х гг. для обозначения кинематографа. Пришедшее ему на смену на рубеже 1910-х - 1920-х гг. слово эйга тоже было заимствовано из терминологии волшебного фонаря, только уже мэйдзийского - словом эйга именовались в эпоху Мэйдзи стеклянные слайды, используемые во время лекционно-просветительских представлений фонаря гэнто: . В статье прослеживаются основные вехи развития волшебного фонаря в Японии, анализируется влияние его терминологии на формирование социального статуса кино в Японии, указываются дальнейшие перспективы изучения японских визуальных медиа в контексте их взаимодействия с «западной» культурой видения.

В период Мэйдзи население Японии возросло с 33 млн человек до 53 млн 362 тыс. человек. Причины такого быстрого роста остаются не вполне ясными. Обычно упоминают о развитии медицины и улучшении гигиенических навыков населения, об экономическом развитии и повышении уровня жизни, об уходящей в прошлое практике инфантицида. Однако эти объяснения представляются недостаточными. В данной статье мы пытаемся более детально разобраться, чем конкретно был обусловлен демографический взрыв периода Мэйдзи. Мы предполагаем, что основным фактором увеличения населения стал рост коэффициента брачности, на что раньше не обращалось должного внимания. Демографическая теория считает, что между традиционным типом воспроизводства (высокая рождаемость и высокая смертность) и современным (низкая рождаемость и низкая смертность) существует промежуточный этап. Он характеризуется уменьшением смертности, при которой рождаемость остается какое-то время высокой. Это и приводит к ускорению прироста населения. Однако японский исторический опыт свидетельствует, что эта теория, разработанная прежде всего на европейском материале, оказывается применима к Японии лишь с существенными оговорками: значимый рост населения начинается во вторую половину периода Мэйдзи в условиях, когда уровень смертности ещё не падает. Он начинает опускаться только со второй половины 1920-х годов, то есть рост рождаемости предшествовал уменьшению смертности. Только после этого мы наблюдаем синхронное понижение как смертности, так и рождаемости. Таким образом, в течение полувека японская практика «игнорировала» западную теорию.

Вименомика (womenomics), целью которой было создание условий для расширения участия женщин в экономике, может быть оценена как достаточно успешное направление экономической политики премьер-министра С. Абэ, получившей название абэномика (abenomics). Благодаря целому ряду мер, предпринятых правительством С. Абэ, за 2012-2019 гг. число работающих японок возросло почти на 3 млн человек, в том числе и за счёт расширения занятости среди женщин наиболее проблемных возрастов (от 25 до 44 лет), Если в 2012 г. среди последних работали порядка 2/3, то в 2019 г. - уже более 3/4. При этом произошли и некоторые подвижки в модели занятости этих женщин, а именно, среди них возросла доля постоянных работников и снизилась доля непостоянно занятых. Наблюдался также массовый выход на рынок труда «домохозяек со стажем», т.е. женщин в возрасте 45-54 года, и хотя большинство из них заняли места непостоянных работников, некоторое повышение доли постоянно занятых произошло и в этой группе. Представляется, что дальнейшие усилия по улучшению условий для совмещения женщинами работы и семейных обязанностей смогут не только расширить их участие в экономике, но и привести к повышению рождаемости. По опросам, абсолютное большинство японских семейных пар хотели бы иметь, по меньшей мере, двух детей, но одним из главных препятствий к рождению второго ребёнка является вопрос о том, как это отразится на работе супруги. Это тем более важно, что повышение фертильности за счёт увеличения доли состоящих в браке среди молодых японок пока представляется маловероятным. Хотя пандемия коронавируса в целом отрицательно сказалась на женской занятости, приведя к сокращению её масштабов, по мере возвращения экономики в нормальное русло ситуация начала улучшаться, и, к осени 2020 г. в группе японок проблемных возрастов (25-44 года) приток женщин на рынок труда не только компенсировал, но даже превысил вызванный пандемией отток. При этом по сравнению с предкризисным уровнем доля постоянных работников среди них даже повысилась. Можно предположить, что толчок, который пандемия дала развитию разного рода гибких форм работы, в том числе и в сфере постоянной занятости, в целом может благотворно сказаться на возможностях совмещения женщинами работы и семейных обязанностей.

Статья посвящена проблемам истории японской интервенции на территории России. Участие Японии в иностранной военной интервенции стало важнейшим фактором развития советско-японских отношений, во многом определяло антияпонские настроения россиян на разных этапах истории страны. При наличии обширной историографии вопроса, многие проблемы истории японской военной интервенции на востоке России остаются слабо изученными. Работа посвящена проблемам взаимоотношений между Российским правительством А.В. Колчака и Японией. Содержание и характер помощи японских интервентов властям и армии в Сибири определили исход гражданской войны в России. На основе архивных документов, материалов периодической печати и опубликованных воспоминаний участников событий восстанавливается историческая картина взаимоотношений Омского правительства с государственными структурами и военными Японии. Вице-адмирал А.В. Колчак попытался получить материальную помощь от японского правительства для борьбы против большевиков ещё летом 1918 г. Япония установила прямые отношения с правительством в Омске осенью 1918 г., когда японские войска уже были размещены вдоль железных дорог от Владивостока до Иркутска. В работе выявлены и проанализированы вопросы и проблемы, существовавшие в отношениях между центральной антисоветской властью России и японскими интервентами в 1918-1920 гг. Недостаточная материальная поддержка и отказ Японии послать войска в Западную Сибирь и на Урал обесценили помощь союзников Белому движению. Японские войска активно боролись с партизанским движением на Дальнем Востоке, но избегали не только прямого противостояния с вооружёнными силами РСФСР, но и активного вмешательства в военно-политические события в Центральной и Западной Сибири. Это, в конечном итоге, сформировало негативное отношение к японской интервенции у различных политических сил и социальных групп. Всестороннее изучение истории японской интервенции позволяет глубже понять причины сохранения негативного восприятия участия Японии в событиях гражданской войны и иностранной военной интервенции в России 1918-1922 гг.

Статья представляет собой обзор сборника статей и эссе Л.М. Ермаковой «Российско-японские отражения: история, литература, искусство» (Москва: Восточная литература, 2020. 327 с. ISBN 978-5-02-039851-1). Статьи сборника посвящены самым разным сюжетам из истории российско-японского межкультурного взаимодействия и истории отечественного японоведения. В рецензии отмечается широта интересов автора и глубина проработки каждой отдельной темы, внутренняя цельность сборника и его важность для истории российского японоведения.