После Исламской революции 1979 г. Иран не изменил свою политику по отношению к Японии, которая не только воспринималась в отрыве от Запада, но и была для него крупным сырьевым покупателем и потенциальным экономическим донором. В свою очередь, Японии приходилось проводить в отношении Ирана политику неустойчивого балансирования, координируя свою ближневосточную политику со своим стратегическим союзником Соединёнными Штатами и одновременно пытаясь сохранить тесные связи с Ираном, важные с точки зрения обеспечения энергетической безопасности. В статье показано, каким образом Япония пыталась лавировать между этими двумя странами: она предпринимала шаги по реализации крупных экономических проектов в энергетическом секторе Ирана, ограничению санкций, которые были с её стороны минимальными и т.д., и одновременно участвовала в антииранской кампании стран Запада, проводившейся под давлением со стороны США или под влиянием крупных потрясений в регионе (например, ирано-иракской войны). С описанной выше «ближневосточной дилеммой» Япония продолжает сталкиваться и на современном этапе. Отчасти её могло бы разрешить подписание Совместного всеобъемлющего плана действий по иранской ядерной программе в 2015 г., если бы два года спустя при администрации президента США Д. Трампа не произошло значительное ухудшение американо-иранских отношений. Впрочем, в этот период Япония успешно опробовала свой посреднический потенциал, воспользовавшись хорошими отношениями с обеими сторонами конфликта: с одной стороны, она отказалась участвовать в операции США в Ормузском проливе, с другой – поставила на паузу разморозку иранских средств в своих банках, заблокированных после введения санкций администрацией президента США Д. Трампа. Фактором риска для ближневосточной политики Японии стала в последнее время активизация в регионе Китая, который стремится воспользоваться ослаблением позиций США и занять образовавшийся вакуум, о чём свидетельствует подписание в марте 2021 г. соглашения о всеобъемлющем партнёрстве между Пекином и Тегераном. Это подталкивает Японию к целенаправленному укреплению своих позиций в Иране и расширению там своего присутствия. Как представляется, подходы Японии к решению «ближневосточной дилеммы» заслуживают особого внимания и в дальнейшем. 

Исследователи часто обращаются к фигуре Фудзивара Сэйка (藤原惺窩, 1561–1619) как одного из основателей неоконфуцианской традиции в Японии. Однако его объёмное литературное наследие, включающее в себя тексты как на литературном китайском (яп. 漢文 камбун), так и на собственно японском языке, остаётся практически не изученным. Как и большинство его образованных современников, Сэйка прекрасно владел камбуном и оставил значительное количество стихотворений на этом языке (яп. 漢詩 канси), но те немногие учёные, которые высказывались по поводу этих работ, сходятся в довольно критической оценке его литературных способностей. Согласно их мнению, канси Фудзивара Сэйка страдают от ряда серьёзных изъянов, таких как отсутствие оригинальности и вторичность в языке, обезличенный тон и неумение успешно работать с японским поэтическим материалом.

Это исследование обращается к выборке канси Фудзивара Сэйка и ставит под сомнение подобные оценки. Оно начинается с разбора мнения учёных относительно поэзии Сэйка, переходит к изучению поэтических особенностей его канси, уделяя особое внимание их языку, тону и использованию японского поэтического материала, и в заключение кратко раскрывает суть того идеала, который Сэйка называл «живой поэзией» (яп. 活句 какку). Исследование доказывает, что этот далеко не «плохой» поэт был способен создавать необычные и личные стихи с эклектичным содержанием на том этапе развития литературы на камбуне, который нередко ассоциируют с безыскусностью, литературной имитацией, и раболепием перед китайской традицией. Таким образом, оно ставит под сомнение укоренившиеся в научных кругах представления о месте Фудзивара Сэйка (а также и других поэтов начала эпохи Токугава) в истории японской литературы и подчёркивает важность изучения корпуса текстов на камбуне на уровне, не уступающем ожидаемому от исследований японоязычного канона.

В статье излагается история российского поселения на острове Уруп в 1795–1805 гг. на основе сравнительного изучения опубликованных российских и японских источников, выясняются цели основания поселения и причины его ликвидации. Основанное по инициативе сибирского купца Г.И. Шелехова, российское поселение сыграло важную роль как в российско-японских отношениях, так и в политике японского правительства в отношении айнов и их земель, особенно южных Курильских островов, на рубеже XVIII–XIX вв. Поселение было основано в виду возможного установления торговых отношений между Россией и Японией после экспедиции А. Лаксмана, получившего в 1793 г. разрешение на заход одного российского судна в Нагасаки для продолжения переговоров. В составе отряда было несколько крестьянских семей для изучения возможности хлебопашества на Урупе, а также несколько десятков промысловых работников для охоты на каланов, часть которых, однако, покинула остров в первые годы из-за жестокого поведения главы поселения Василия Звездочётова. Оставшимся удалось установить торговые отношения с айнами южных Курильских островов и получать через них японские продуктовые товары. Однако с прибытием японской правительственной экспедиции на Итуруп в 1798 г. сведения об этих отношениях оказали определяющее влияние на перевод северо-востока Хоккайдо, Кунашира и Итурупа под прямое управление бакуфу, а также на характер японской политики в отношении местного населения – айнов. Стремление выдворить русских с Урупа и тем самым пресечь их отношения с айнами южных Курильских островов привело к решению японского правительства превратить Итуруп в естественную крепость и запретить местным жителям покидать остров, а русским и айнам северных и средних Курил – приезжать на него. В то же время длительное пребывание русских поселенцев на Урупе предотвратило распространение японского влияния к северу от Итурупа.

Япония долгое время оставалось страной, закрытой для России. По некоторым источникам, знакомство с её жителями началось в XVII в., а первую непосредственную информацию о быте и укладе японцев мы получили из описаний тех, кто осваивал Дальний Восток в XVIII в., и русских мореплавателей. Особенно неоценимый вклад в вопрос познания Японии на начальном этапе сделал пленённый в начале XIX в. японцами капитан В.М. Головнин. Исследование страны означает не только фокус на политических или экономических отношениях, но и на психологической перцепции жителей стран друг другом. Этот уровень мягкой силы важен для формирования добрососедской ментальности и способности толерантно воспринимать друг друга, что создаёт прочную основу для долгосрочных мирных отношений. Целью данной статьи является анализ разных источников как академического, так и бытового плана для характеристики образа восточного соседа, сложившегося в сознании российских граждан. Для достижения поставленной цели используется феноменологический подход в контексте «восприятия другого». В работе последовательно обосновывается доминирование исторической памяти в выстраивании отношений по типу невоенного соперничества и разрешаемого конфликта. Логика и структура статьи представляет собой движение от анализа отношений между жителями наших стран, начиная с записок мореплавателей в XIX в. и заканчивая усилением совместных контактов после развала СССР. Рассматривается динамика текущих отношений на основе привлечения материалов социологических опросов. Анализируется восприятие японской культуры российской молодёжью в контексте субкультуры аниме и дзен-буддизма. Сегодня особую роль в формировании представлений о других странах играют информационно-коммуникационные технологии, которые ускоряют взаимодействие и создают виртуальное пространство для интенсификации личных контактов. Таким образом, авторы приходят к выводу, что образ Японии в сознании и ментальности российских граждан формировался и формируется по агонистическому типу, предполагающему принятие инаковости другого, а не отторжения, как в случае «восприятия другого» по полемическому типу.

Избрание в 2012 г. В.В. Путина на новый президентский срок и его дальнейшие внешнеполитические инициативы сказались на активизации внешней политики России в целом и на японском направлении в частности. В статье предпринимается попытка осветить развитие российско-японских связей в период 2012–2022 гг., включая фазу обострения отношений после начала специальной военной операции России на Украине 24 февраля 2022 г. и присоединения Японии к антироссийским санкциям США, а также роль и влияние Китая на двусторонний российско-японский формат, на регион Восточной Азии и др. Автор, опираясь на работы ведущих российских специалистов, рассматривает динамику взаимного восприятия образов России и Японии на уровне российского и японского общественного мнения, специфику китайско-американских отношений в условиях торговой войны в японском измерении. Особое внимание уделено изучению эволюции российско-японских торгово-экономических, военно-политических, энергетических, арктических и гуманитарных контактов. В работе прослеживаются особенности российской, японской и китайской мотиваций по вопросам региональной безопасности, их отношение к украинским событиям, включая проведение российской СВО, реакция Москвы на антироссийские санкции Токио, на давление США и их союзников. В общем виде сформулирована проблема эволюции условного треугольника «Россия – Япония – Китай» на современном этапе, деформация его ключевых элементов и перспективы дальнейшего развития.

Автор концентрируется на освещении российско-японских контактов в сферах региональной безопасности до и после 24 февраля 2022 г., включая южно-курильские опции, а также на анализе скрытых, возможных японских политических мотиваций в период правления С. Абэ по проблемам углубления российско-китайского стратегического партнёрства и проекции этого партнёрства на безопасность Японии и японо-американский военно-политический союз. Важным в работе представляется освещение динамики российско-японских политических отношений в свете оформления российским руководством статуса Японии как «недружественного государства» и дальнейшее развитие двусторонних – российско-японской и российско-китайской – моделей взаимодействия в Азиатско-Тихоокеанском регионе. 

В настоящей статье рассматривается трансформация почитания предков в контексте социально-политических и религиозных условий, а также выявляются особенности почитания в современном японском обществе, изменения формы практик и функций почитания, происходящие в наши дни.

Культ предков в той или иной форме – явление, присущее не только традиционным обществам: в Японии XXI в. обряды, связанные с почитанием предков, практикуются большой частью населения. После Второй мировой войны японские практики почитания претерпели значительные изменения. Важнейшую роль в этих изменениях сыграли послевоенная модернизация и урбанизация японского общества, повлекшие за собой разложение традиционной системы семьи. Изменяется сама концепция предка: понятие предка стремится к расширению и начинает распространяться билатерально (как на линию мужа, так и на линию жены). Происходит переход от «обязательного» концепта предка, включающего всех умерших предков по прямой линии наследования вне зависимости от личных предпочтений, к «опциональному», то есть ограничивающему понятие «предок» близкими родственниками, воспоминания о которых дороги потомку. С изменением концепции предка функции почитания предков также подвергаются трансформации: прежние функции ритуалов почитания способствовали стабильности семейной системы, тогда как новые заключаются в снятии психологической напряжённости в отношениях между живыми и умершими и принесении утешения конкретным людям. Происходит «приватизация» почитания предков, то есть растущее доминирование личных функций в почитании. Диверсификация типов семьи, особенно выразительно проявившаяся в первые десятилетия XXI в., также нашла своё отражение в обрядах почитания предков: появляются альтернативы традиционным похоронам, а также новые формы погребения и хранения останков.

В статье делается вывод о том, что, несмотря на изменения функций и форм почитания предков, место, которое отводят для умерших в своей жизни живые, остаётся неизменно важным.
А индивидуализация практик почитания и неугасающая вера большой части японского населения в силу духов предков говорит о том, что культ предков в современной Японии находится, по всей видимости, на очередной стадии своего развёртывания, но отнюдь не угасания.

Украинский кризис, вступивший в активную фазу в феврале 2022 г., привёл к коллапсу отношений России со многими странами, и Япония не стала исключением. Японское правительство выступило с резким осуждением действий Российской Федерации, присоединилось к антироссийским санкциям, выказав в этом плане едва ли не наибольшее рвение из всех азиатских стран. Это делает особенно актуальным вопрос о том, в чём именно заключаются причины такого курса Токио. В российском политическом и общественном дискурсе распространена точка зрения, согласно которой подобная позиция японских властей обусловлена прежде всего давлением со стороны США и несамостоятельностью японской внешней политики. Признавая факт значительного влияния отношений с Вашингтоном на внешнюю политику Японии, приходится, тем не менее, признать, что это излишне упрощённая картина. В настоящей статье предпринимается попытка проанализировать позицию различных участников японского внешнеполитического процесса, и прежде всего ключевых политических сил, по поводу событий на территории Украины. Показано, что хотя все ключевые партии, представленные в японском парламенте, вне зависимости от их политической ориентации, занимают критическую позицию по отношению к действиям Российской Федерации в украинском кризисе, в их позиции есть определённые нюансы, отражающие их идеологические приоритеты. Так, правящая ЛДП в соответствующем заявлении подчеркнула солидарность с США, её младший партнёр по коалиции, Комэйто, делает акцент на гуманитарных вопросах и роли ООН, Партия обновления критикует правительство за нерешительность и подчёркивает необходимость более активной военной политики, а левопопулистская Рэйва синсэнгуми даже отказалась поддержать соответствующую парламентскую резолюцию, чтобы продемонстрировать избирателям принципиальность и непреклонность своих убеждений. Более того, в японском внутриполитическом дискурсе есть и мнения, которые условно можно назвать апологетическими по отношению к России. Впрочем, подобная позиция остаётся уделом меньшинства, вряд ли способного поколебать позицию правительства или японской публики в целом. По вопросу о ситуации вокруг Украины существует фактический консенсус, и отдельные нюансы в позициях политических сил не играют принципиальной роли. Можно быть уверенным, что при любой возможной внутриполитической ситуации политика Токио по этому вопросу останется неизменной.

Статья посвящена обзору сборника статей А.Н. Мещерякова «Япония. В погоне за ветром столетий» (Москва: «Лингвистика», 2022, 512 с. ISBN 978-5-91922-098-5). Хронологический и тематический охват статей необычайно широк, многие явления и феномены японской истории и культуры рассматриваются на протяжении нескольких/или многих столетий, и предстают поэтому выпукло, во всем своем многообразии и изменчивости. При этом судьбы отдельных людей не теряются на фоне масштабных историко-культурных перемен, их голоса автор бережно доносит до читателя. Всё это делает чтение сборника настоящим путешествием во времени.