После распада Советского Союза в Россию хлынула зарубежная массовая культура. Начинают издаваться книги ранее запрещённых писателей, а также активно продвигаются комиксы, в том числе - японские комиксы «манга», о которых бывшие советские граждане слышали впервые. Распространение самой манги (и аниме) за рубежом начинается только в середине 1980-х годов, а уже в 1990-е годы первые её образцы добираются до России. Так, в 1995 г. на русском языке выходит первый том манги Накадзава Кэйдзи «Босоногий Гэн», приуроченный к 50-й годовщине атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Но годом ранее была выпущена ещё одна манга, которую на сегодняшний день можно считать самой первой мангой, изданной на русском языке. Символично, что ею оказалась манга Тэдзука Осаму «Блэк Джек». Именно благодаря Тэдзука Осаму в послевоенные годы манга развилась в огромную индустрию, которая впоследствии смогла конкурировать с американскими комиксами и французскими банд десине . Тэдзука по образованию был врачом и в этом произведении он продемонстрировал как свои медицинские познания, так и выдающиеся способности профессионального писателя жанра манга. Персонаж Блэк Джек стал своеобразным альтерэго самого Тэдзука Осаму и снискал огромную любовь читателей. Впрочем, о существовании такого персонажа, в отличие, например, от американского Микки Мауса, едва ли было известно в России, поэтому первые выпуски японских комиксов особым спросом не пользовались. Несмотря на это, в узком кругу отечественных поклонников японской анимации и манги ( отаку) назревала потребность в такого рода культурной продукции. В конце 1990-х годов с развитием компьютерных технологий получают широкое распространение любительские переводы манги в Сети, в том числе и в русскоязычном сегменте Интернета. Появляются неофициальные издательства, которые публикуют на бумаге нелицензионную мангу (пиратку). Впоследствии некоторые из них переквалифицируются в официальные компании, что ознаменует появление первых российских издательств манги в начале 2000-х годов. В связи с этим важно проследить содержание этих произведений и специфику их публикации, а также опыт издательств, которые решили взяться за перевод азиатских комиксов на русский язык.

В статье на примере экономической терминологии проиллюстрированы сферы совпадения, пересечения и лексических расхождений значений терминов в японском и китайском языках. В общественных науках сходство терминологии особенно заметно благодаря широкому использованию слов с китайскими корнями ( канго ) при переводе специальной литературы на японский язык во второй половине XIX - первой половине XX в. Основой для сходства японской и китайской терминологии стала иероглифическая письменность, а способность японцев к усвоению китайской логики словообразования позволила создать целый пласт новой лексики, применимой в обоих языках. В результате многие термины в японской и китайской специальной литературе имеют не только одинаковое написание, но и совпадающие или пересекающиеся сферы употребления. С одной стороны, это позволяет понимать содержание японских и китайских текстов специалистам, владеющим только одним из языков. С другой стороны, кажущееся сходство терминологии создаёт определённые сложности. Во многих случаях специфика принимающей языковой среды при двусторонних заимствованиях привела к неполному совпадению сферы употребления терминов и даже к тому, что слова имеют противоположные коннотации при одинаковом написании. Заметные расхождения в терминологии обусловлены также особенностями экономической среды двух стран, в результате которых возникла лексика, отражающая их уникальные экономические реалии. Распространение в языках (особенно в японском) фонетических заимствований из европейских языков также приводит к расхождениям терминологии и затрудняет японско-китайский лексический обмен, основой для которого всегда были канго .

Феномен политической коррупции в Японии в период «системы 1955 года» проявлялся в том, что значительная часть финансовых потоков в политическую сферу, обеспечивавших функционирование системы однопартийного правления ЛДП, носила теневой характер и противоречила духу закона о регулировании политических фондов и закона о выборах общественных должностных лиц. Парламентариям от ЛДП было крайне сложно или практически невозможно обеспечить функционирование своей «политической машины» без поиска и получения колоссальных денежных средств, поэтому значительную их часть приходилось получать из сомнительных источников. В результате время от времени происходили скандалы (дело «Локхид», дело «Рикруто», дело «Сагава Кюбин»), свидетельствовавшие об огромном масштабе нарушений политиками этих норм и ограничений, а также о регулярных злоупотреблениях ими своими политическими фондами. При этом особенность законодательной среды заключалась в том, что регулирование политических фондов было существенно более жёстким в отношении политических партий, чем прочих организаций, вовлечённых в политическую деятельность, включая фракции и личные политические структуры отдельных политиков. Антикоррупционные законы были по содержанию крайне расплывчатыми и имели множество лазеек, позволявших легко уклоняться от них. Они стали эффективным инструментом против коррупции только после проведения в 1994 г. радикальной политической реформы. Свою роль в распространении коррупции в политической среде сыграли также особенности национальной психологии, в частности, терпимость общественного мнения к умеренным проявлениям коррупции и готовность простить виновных, если те проявляют внешние признаки раскаянья. Кроме того, значимым был и фактор слабости и раздробленности оппозиции, который не позволял политическим скандалам иметь крупные и болезненные для ЛДП последствия. Многое правящей партии сходило с рук потому, что оппозиционные партии не представляли для избирателей реальной альтернативы власти ЛДП, а их лидеры также оказывались вовлечёнными в коррупционные скандалы.

В связи с прогрессирующим старением населения и сокращением численности молодой рабочей силы перед Японией стоит задача использования потенциала пока ещё не задействованных трудовых ресурсов. Один из способов решения проблемы - расширение занятости пожилых граждан, тем более что состояние здоровья большинства из них позволяет им работать довольно долго. В Японии уже немало сделано в этом направлении. В частности, принятые в 2000-е - 2010-е годы законы значительно улучшили условия занятости пожилых граждан, что привело к заметному росту уровня их экономической активности в последнее десятилетие. Однако продолжают существовать определённые институциональные ограничения, препятствующие дальнейшему расширению их участия в экономической жизни страны. Прежде всего, это тэйнэн - предельный возраст пребывания работника в фирме (60 лет). Хотя закон обязал все компании продлевать занятость работников и после тэйнэн (до достижения пенсионного возраста, т.е. 65 лет), на практике после 60 лет у многих работников меняются не только условия труда, но и социальный статус. Эти изменения влияют на положение не только когорты 60-64-летних японцев, но и предопределяют характер занятости следующей когорты - граждан в возрасте 65-69 лет. Определённые препятствия создаёт и система вычетов из пенсий работающих пенсионеров. В последние годы проблема занятости пожилых японцев приобрела особое звучание в связи с тем, что в их ряды влились миллионы людей, родившихся в период первого послевоенного бэби-бума (1947-1949 гг.) и нескольких последующих лет. Они более образованы, чем прежние пенсионеры, обладают большим профессиональным опытом и высокой квалификацией, имеют достаточно высокий уровень потребления. Расширение их участия в экономике не только помогло бы смягчить всё более обостряющуюся проблему нехватки рабочей силы, но и способствовало бы поддержанию экономического роста и снижению нагрузки на систему социального обеспечения.

В статье рассматривается специфика внешнеполитического курса Японии в свете современной ситуации в Северо-Восточной Азии, претерпевающей существенные изменения в связи с ослаблением роли США, подъёмом экономической и политической мощи Китая, а также обострением целого ряда региональных противоречий и конфликтов. В этих условиях японское руководство предпринимает ряд шагов в военно-политической сфере, служащих наглядным свидетельством всё более активного характера японского внешнеполитического курса. С точки зрения Японии, главными угрозами её национальной безопасности являются, прежде всего, «фактор Китая» и «угроза со стороны КНДР». Первый, в значительной степени, связан с обострением японо-китайского территориального спора вокруг островов Сэнкаку/Дяоюйдао, и это вынуждает Японию как наращивать собственную военную мощь, так и прикладывать усилия для укрепления сотрудничества с Соединёнными Штатами и, потенциально, другими региональными государствами. Однако территориальный спор является лишь открытым выражением более глубоких противоречий, так или иначе затрагивающих весь спектр японо-китайских отношений, что, впрочем, не мешает Японии искать в то же время и пути налаживания добрососедских отношений с КНР. При этом территориальный вопрос и проблемы исторического прошлого омрачают не только японо-китайские, но и японо-южнокорейские отношения. Предпринимаемые Японией меры для защиты от «угрозы со стороны КНДР», выражаются, главным образом, в проведении жёсткой линии по вопросу об антисеверокорейских санкциях и решении корейской ракетно-ядерной проблемы, усилиях по решению проблемы похищенных японских граждан, а также, если говорить о военной политике, в развитии национальной системы ПРО. В то же время с Россией отношения в военно-политической сфере развиваются, в целом, в добрососедском ключе. Хотя отдельные проблемные моменты и сохраняются, на официальном уровне Япония не считает Россию угрозой для себя и выступает за поддержание широких контактов между Москвой и Токио в этой сфере.

В статье рассматриваются проблемы развития университетской науки в Японии, освещается роль университетских стартапов и венчуров в инновационном развитии Японии и повышении национальной конкурентоспособности. В условиях четвёртой промышленной революции, транснационализации бизнеса, перемещения фокуса конкурентной борьбы в инновационную сферу научно-техническая стратегия Японии претерпевает существенные изменения. В контексте решения амбициозной задачи построения Общества 5.0 - «супер смарт-общества», «где новые ценности и услуги будут создаваться путём активного использования киберпространства, которое принесёт процветание людям», приоритетными становятся такие направления научно-технической и инновационной политики, как консолидация усилий бизнеса, правительства и академических кругов, более активное использование потенциала университетской науки на принципах «открытых инноваций», коммерциализация результатов исследований, проводимых университетами, и развитие в них инновационного предпринимательства в форме стартапов и венчуров. Государственная политика поддержки университетских венчурных компаний, которая реализуется уже в течение 20 лет, представлена тремя основными направлениями: содействие созданию новых стартапов, поддержка существующих, укрепление их финансовой базы. Наиболее актуальным направлением современной политики является создание «экосистемы стартапов» - механизма, в рамках которого предприниматели, существующие компании, университеты, научно-исследовательские институты, финансовые и государственные учреждения могут взаимодействовать как участники циклического процесса основания компании, роста, зрелости и обновления. Автор анализирует организационно-законодательную базу этой политики, её финансовые инструменты. Особое внимание автор уделяет изучению японской практики обеспечения прав интеллектуальной собственности на результаты исследований, проводимых в университетах, и создания систем технологического трансферта в университетах (TLO). В статье рассматриваются формы взаимодействия университетской науки и бизнеса, а также основные виды стартапов, ориентированных на университеты, освещается деятельность самих университетов в сфере активизации исследовательской деятельности, коммерциализации её результатов, в том числе путём патентования, а также проблемы управления университетской наукой и внедрения современных бизнес-практик в эту сферу.

В.С. Санович рассказывает об истории своей работы над переводом «Стародавних повестей», вспоминает о встречах с Н.И. Конрадом, В.Н. Марковой и другими японоведами, на разных примерах сопоставляет различные подходы к прочтению и переводу японских классических текстов, делится опытом редактора русских изданий сборников японской поэзии и японских сказок.

Имя Цунода Бунъэй (Tsunoda Bun-ei) (1913-2008) не слишком известно в научном сообществе Европы и Японии. Хотя реальные заслуги этого выдающегося учёного - археолога, историка, литератора, как и его огромный вклад в развитие мировой науки, не вызывают сомнений. Цунода Бунъэй - профессор университетов в г. Осаке и г. Киото, основатель и глава Японского исторического общества, автор многочисленных научных трудов, редактор и издатель журналов по древней истории. При его непосредственном участии в Японии был основан Музей эпохи Хэйан, а также центры исследования древностей и античной литературы Запада. Под его руководством проводились раскопки памятников не только на территории Японии, но и за её пределами - в Ираке, Сирии, Египте, Европе. К сожалению, в биографии Б. Цунода имеется немало лакун. Так, мало известными широкому кругу исследователей страницами биографии учёного являются его стажировки и исследования в Европе в 1940-е-1970-е годы, обстоятельства его русского плена во время Второй мировой войны, нюансы визитов в 1971 и 1997 гг. в Советский Союз и общения с советскими учёными. Практически не изучена тема международных контактов профессора Цунода. Вне поля зрения до поры до времени остаётся его обширная переписка с коллегами за пределами Японии. На протяжении многих лет судьба и интерес к евразийской тематике связывали его с известными в Европе специалистами: Аарне Михаэлем Тальгреном, Геро фон Мергартом, Эллисом Миннзом, Францем Ганчаром и другими. Отчасти пролить свет на историю взаимоотношений Цунода Бунъэй с европейскими и русскими коллегами и познакомить научное сообщество с фрагментами писем из личных архивов его корреспондентов призвана настоящая статья.