В конце 1930х—начале 1940х гг. советско-японские-отношения переживали сложные времена. Монгольский вопрос, пограничные инциденты непрерывно ухудшали двусторонние контакты. Находясь в состоянии вражды и открытой конфронтации, власти обеих стран задерживали и обыскивали рыболовные суда, искусственно нагнетали шпиономанию, усиливали нажим на левые элементы (Япония) и арестовывали тех, кто по научной или иной работе был связан с враждебной стороной (СССР).Ограничившись двумя событиями из советско-японской истории этого времени, автор анализирует, как в период между завершением конфликта на реке Халкин-Гол(1939) и подписанием пакта о нейтралитете (1941) менялись советско-японские отношения и атмосфера восприятия стран друг друга. На примере донесений в Москву сотрудников полпредства СССР в Токио автор исследует, как попытка Японии начать строить «новые отношения» с СССР отражалась на положении советских дипломатов и влияла на степень и качество взаимодействия японцев с ними. Отмечается, что, развивая взаимодействие с полпредством и оказывая внимание его сотрудникам,—как на публике, так и через личные приглашения на культурные мероприятия,—японские власти стремились подчеркнуть прогрессивный характер двусторонних отношений и создать вокруг них положительный образ. Это было частью внешней политики Японии, обусловленной международным контекстом, где поддержание относительного спокойствия отвечало интересам обеих стран. Японская «искренность», с которой сталкивались советские представители, при этом вызывала сомнения. Полпредство призывало своих работников быть бдительными к каждому шагу или знаку внимания со стороны японцев: сказывались как опыт прошлых взаимоотношений, так и представление, что изменения в позиции Японии по отношению к СССР носили временный и ситуативный характер. В некоторых случаях недоверие дипломатов усиливалось их собственными стереотипами о японцах, основанными на расовых, физических и бытовых предрассудках.

В конце XIX—начале XX в. Японский буддизм переживал трудные времена. Институциональный кризис, потеря правительственной поддержки, конкуренция с синтоизмом и христианством, гонения, вызванные как политическими, так и социальными факторами, способствовали консолидации сангхи внутри Японии и поиск у единомышленников за рубежом. Существенную роль в этом процессе сыграли так называемые объединяющие журналы ( со:го: дзасси) — издания широкого профиля, включавшие статьи о политике, науке, обществе и культуре и служившие платформой для свободного обмена мнениями, как открытого, так и анонимного. Журналы буддийской направленности, таким образом, привлекали на свои страницы как религиозных активистов, так и ученых буддологов, одновременно обмениваясь контактами с зарубежными изданиями и договариваясь о сотрудничестве.

 Результатом стала внушительная «буддийская сеть» журналов,где представители различных буддийских школ могли обсуждать насущные проблемы, там публиковались труды молодых японских буддологов и перепечатывались статьи их западных коллег. Публиковались там также письма буддистов из других стран, на пример, Индии, Сиама и Цейлона, а также европейских симпатизантов учения. Срок существования многих изданий был сравнительно невелик, однако, известно по меньшей мере о 800 подобных журналах. Вестники отдельных школ выпускались параллельно межсектарным изданиям, существовали региональные журналы, например, «Народное учение» ( Коккё:), и журналы, ориентированные только на женскую аудиторию, например, журнал «Буддийская женщина»( Буккё: фудзин).

 Одной из важных функций «буддийской сети» стала информационная поддержка миссионерской деятельности японских буддистов за рубежом и освещение участия представителей сангхи в значимых международных культурных мероприятиях. Парадоксально, но в условиях правительственного давления японский буддизм сумел снискать существенную популярность за рубежом. Тому, как осуществлялась японская миссионерская деятельность и какую роль в этом сыграла буддийская периодика, посвящена данная статья.

Статья посвящена проблемам русско-японских отношений на Китайско-Восточной железной дороге на начальном этапе ее истории. Рабочих из Японии не приглашали на строительство дороги, но японцы были уже в числе первых поселенцев в основанном в 1898г. Обществом КВЖД городе Харбин. После небольшого перерыва, вызванного Русско-японской войной, двусторонние отношения были быстро восстановлены. В 1906г., по мере вывода российских войск из Маньчжурии, японцы стали возвращаться на КВЖД. Начиная с 1907г. японские официальные представители, предприниматели, деятели культуры и спорта стали принимать активное участие в общественно-политической, экономической и культурной жизни Харбина. Именно здесь было создано первое «Русско-Японское Общество». Японцы в Харбине были, в основном, заняты в таких сферах, как торговля, медицина, развлечения, домашняя прислуга. Важной составляющей двухстороннего взаимодействия было сотрудничество в железнодорожной сфере. В силу труднодоступности источников история японского населения Харбина в российской историографии изучена слабо. Целью работы является восстановление исторической картины и выявление проблем японского присутствия в Харбине и русско-японского взаимодействия на КВЖД в период между Русско-японской и Первой мировой войнами. Исследование выполнено на основе материалов периодической печати Харбина с привлечением выявленных в архивах материалов, собранных исследователем КВЖДЕ.Х. Нилусом. Опубликованные в газетах «Харбинский Вестник», «Харбин», «Новая жизнь» и «Маньчжурский курьер» информационные и аналитические материалы, особенно реклама, позволяют составить представление о составе японской общины, занятиях японцев и некоторых проблемах русско-японских отношений в 1906—1914гг. Изучение вопросов японского освоения КВЖД, их сосуществования и сотрудничества с русскими в Харбине, позволяет расширить знания по истории Китайско-Восточной железной дороги и достичь более полной и объективной картины истории русско-японских отношений в ХХ в.

Статья посвящена определению роли и значения участия коренных народов Дальнего Востока в становлении и развитии российско-японской торговли на протяжении XVIII—XIX вв. Традиционные промыслы аборигенов Дальневосточного края представляли несомненный интерес для русских предпринимателей, стремившихся к расширению торговых связей с соседней Японией. До заключения Симодского договора в 1855 г. нуждавшиеся в необходимых товарах российские купцы прибегали к посредническим услугам айнов, обменивавших японские товары на отечественные. В статье приводятся конкретные факты опосредованного участия аборигенов Дальнего Востока в российско-японской торговле, сведения о товарах, ценах, каналах поставок и пр. Отмечены изменения в жизни аборигенного населения под воздействием меновой торговли, переход к оседлости, заимствования традиций быта от русских жителей, переориентация на новые промыслы с учетом потребностей внешней торговли. В частности, раскрыты особенности традиционных промыслов аборигенов Дальнего Востока: тазов, негидальцев, ороков, нивхов, гиляков, тунгусов, гольдов, орочонов и др., а также способы их включения в меновую торговлю и реализацию предметов традиционных промыслов на японском рынке. Особый акцент в статье сделан на участии в российско-японской торговле айнов, подданных Японии и Российской империи, отмечены особенности отношения российских и японских властей к айнам, их взаимодействие с отечественными предпринимателями. Также отмечено участие корейцев и китайцев, проживавших на территории российского Дальнего Востока, в российско-японской торговле. Подчеркнута значимость реализации отечественными предпринимателями на японском рынке пушнины, рыбы, морепродуктов, морской капусты, женьшеня, морского зверя, полученных в ходе меновой торговли от коренных жителей Дальнего Востока. Представлен анализ двусторонних межгосударственных договоров в сфере торговли между Российской империей и Японией в рассматриваемый период. В статье использованы редкие дореволюционные архивные документы, а также источники на русском, английском, французском, испанском, немецком языках.

Фукудзава Юкити (1835—1901) считается «великим просветителем». Имеется ввиду, что после открытия Японии в середине XIX века он сделал очень много в деле знакомства японцев с западной культурой и цивилизацией. Анализу достижений Фукудзава на ниве просветительства посвящено множество исследований. В тоже время личность самого Фукудзава не привлекала сколько-то пристального внимания, что кажется нам большим упущением. Революция Мэйдзи была не только эпохой великих реформ, но и временем формирования нового типа японца, который порывал с прошлыми устремлялся к другим горизонтам. В этом отношении личность Фукудзава представляет огромный интерес, ибо именно он подавал пример того, каким надлежит быть «новому» японцу. Личность Фукудзава плохо отражена в мемуарной литературе. Люди, которые знали его в детстве и молодости, мемуаров не оставили. Мемуарный жанр не был тогда распространен в Японии. Что до второй половины жизни Фукудзава, когда он уже вышел на публичную арену, то его близкое окружение составляли его ученики и люди, которые были на много младше его. Жанр мемуаров постепенно укоренялся в Японии, и ученики Фукудзава оставили нам некоторые сведения, полезные для понимания его личности. Следует отметить, что воспоминания учеников о своем учителе имеют по преимуществу хвалебный характер, что не способствует адекватному пониманию его характера. Однако он «позаботился» сам о себе —на склоне лет, в1898г., он опубликовал свою автобиографию под названием «Фукуо дзидэн» —«Автобиография старца Фукудзава». Она дает яркое представление не только о духовной атмосфере позднетокугавской и мэйдзийской Японии, но и рисует тот человеческий тип, который являлся ниспровергателем прежних основ и созидателем нового. Именно автобиография Фукудзава послужила основными сточником для написания данной работы.

В статье рассматриваются итоги трехлетнего пребывания на посту премьер министра Японии Кисида Фумио с точки зрения практики и идейного сопровождения экономической политики возглавлявшихся им кабинетов министров. Анализируется теоретическая концепция «новой формы капитализма», положенная Ф. Кисида в основу своего политического имиджа, и ее связь с практической политикой. Отмечается, что между идеологической составляющей данной концепции и текущими мерами экономической политики имеется существенный зазор. Акцент на повышение в структуре доходов доли труда как фактора производства, на инклюзивность экономической системы и значение распределительных отношений не сопровождался крупными изменениями в налоговой и бюджетной системах, трудовых отношениях и отношениях между государством и бизнесом. Роль движущей силы социально-экономических изме нений фактически отводилась прогрессу технологии и эволюции общественных практик, что подтверждает характер Либерально-демократической партии как политической силы, опирающейся на консервативный консенсус и не склонной к радикальным шагам и решительным институциональным преобразованиям.

Статья характеризует практическую экономическую политику кабинетов Ф. Кисида как преемственную по отношению к линии второй половины 2010х гг., в частности комплексу взглядов и мер, связанных с именем тогдашнего лидера ЛДП премьера Абэ Синдзо («абэномика»). Отмечается, что преемственность была характерна для основных моментов налогово-бюджетной, денежно-кредитной и институциональной политики правящих кабинетов. При этом результативность выдерживаемой линии оказалась выше, чем у кабинетов предшественников. В период премьерства Кисида оформился и ряд новых моментов в экономических подходах правительства. Вместе с тем отмечается, что большей частью они выражались в перемене приоритетов в рамках традиционной линии либо в ее новом идейно-концептуальном оформлении. Новым сущностным моментам пока не удалось завоевать заметное место в практике макроэкономического регулирования либо в долгосрочных приоритетах налогово-бюджетной стратегии.

Статья посвящена анализу политики Японии в отношении палестино-израильского конфликта после атаки ХАМАС на территорию Израиля 7 октября 2023г. Главной коллизией японской политики в отношении региона является необходимость, с одной стороны, демонстрировать лояльность арабским странам, чтобы избежать повторения «нефтяного шока» 1973 г., с другой стороны—соответствовать внешнеполитической линии США, выступающих с произраильских позиций. Поскольку эти два стремления являются практически взаимоисключающими, выбор линии поведения японского правительства представляет особый интерес.

Опираясь на документы и заявления МИД Японии, автор выводит и объясняет официальную позицию Токио в отношении конфликта, рассматривает причины ее расхождения с США и историческую мотивацию. Для того, чтобы сформулировать интересы и ограничивающие факторы в ходе обострения конфликта, автор использует метод кейс-стади. Критерием отбора кейсов стало наличие рас хождений между позициями Японии и США, поскольку в таких ситуациях наиболее ярко проявляются сложности, с которыми сталкивается японская дипломатия. По этому признаку были выбраны два наиболее ярких кейса: реакция Японии на нападение ХАМАС и последующие военные действия Израиля, а также отказ мэрии Нагасаки пригласить посла Израиля на церемонию мира 9августа 2024 года. Автор рассматривает эти кейсы, используя элементы ивент-анализа: отмечаются наиболее значимые вербальные и физические действия, в отношении каждого из них выделяются субъект (актор) и объект (аудитория) предпринятых действий.

  На основании анализа кейсов удалось выделить пять аудиторий, позицию которых японское правительство вынуждено учитывать при выработке политики в отношении конфликта: это правительство США, правительства арабских стран, страны члены ООН, соседние страны Юго-Восточной Азии и, что немаловажно, внутренняя японская аудитория, в которой сильны пацифистские настроения. Автор делает вывод, что в условиях ограничений со стороны пяти значимых для нее аудиторий Японии не всегда удается угодить всем, однако в целом ее дипломатию в отношении конфликта2023—2024гг. можно признать достаточно успешной.

В статье рассматривается содержание книги Е.Л. Скворцовой и А.Л. Луцкого «Миры японской культуры» (М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2025. 582 с. Серия «Древо смыслов». ISBN 978-5-98712-499-4). В обзоре обозначены главные темы, к которым обращаются авторы книги: развитие японской философии и социологии в новейший период, проблемы, с которыми сталкивается японское общество в XXI в., сущность и характерные черты японской цивилизации. Согласно выводу автора рецензии, книга представляет собой ценный вклад в изучение современной философии и культуры Японии в целом.

В мировом рейтинге гендерного неравенства Всемирного экономического форума Япония опустилась с 80 го места в 2006 г. до 114 го в 2017 г. и 118го в 2024 г. Хотя этот рейтинг весьма условен, он показывает, что проблема гендерного неравенства в стране далека от своего разрешения. Несмотря на значительный рост уровня образования японок, во многих сферах жизни их роль гораздо более скромна, чем роль мужчин. Еще с конца 1980х г. правительство предпринимает меры для изменения ситуации, но кардинальных сдвигов пока не наблюдается. Гендерная асимметрия проявляется особенно остро в таких сферах, как экономика и политика. В то же время нельзя не видеть и огромных изменений, происходящих в обществе и прямо или косвенно влияющих на положение женщин. Это проявляется в отходе от привычных ценностей, традиционно воспринимаемых как основа формирования японского социума. Хотя по-прежнему сильны традиционализм в культуре и доминантные патриархальные маскулинные установки в общественном сознании, происходит пересмотр гендерных стереотипов и ролей. Брачно-семейные отношения постепенно теряют свою значимость, институт брака переживает определенный кризис, расширяется масштаб конфликтов между представителями разных поколений, наблюдается рост социальной апатии у молодых японцев, что проявляется, в том числе, в снижении их интереса к противоположному полу и заключению брака. Это приводит к падению рождаемости, повышению брачного возраста, сокращению числа детей в семье. Среди молодых японок растет доля тех, кто, получив хорошее образование, стремится к профессиональному росту, но это ставит их перед нелегким выбором —брак и семья или карьера, так как сочетать полноценную работу с бременем семейных обязанностей чрезвычайно сложно. С этим связана модель участия японских женщин в экономике, характеризующаяся резким снижением среди них доли постоянных работников после 30 лет (возраста вступления в брак и рождения детей).